История простыми словами #Хороший_мальчик
Дмитрий Пожарский, или Русский медведь
Что это я все про импортных медоедов? Расскажу про нашего русского медведя. Могучий был мужик.
Жил-был князь Дмитрий Пожарский — умный, сильный, образованный чувак. Родился он 1 ноября 1578 года, в Клинском уезде. Служил Пожарский при дворе, начиная с царствования Бориса Годунова. Имелся у него один пунктик: очень уж он Россию любил, а врагов ее не любил. Бывало, увидит врага — и ну его пиздить, приговаривая:
— Ой ты, гой еси, сдохни, подлый хуй! — враг и сдыхает.
Время было тяжелое, смутное. Так что Пожарский вечно тем и занимался, что пиздил врагов России, которых было в количестве.
Сначала первого Лжедмитрия поляки подослали, ему даже боярская дума присягнула.
— Вы, блядь, гой, еси, охуели, что ль? — спрашивал бояр Пожарский, и не присягал. Но оставался при дворе.
Потом Лжедмитрия I грохнули, царем стал Василий Шуйский. Но поляки не успокоились, и прислали Лжедмитрия II. Они пачками там этих Лжедмитриев производили, лишь бы получить власть над Россией. За Лжедмитрием в Россию прибежала хуева туча поляков и литовцев, стали убивать мирное население, грабить города и села, приговаривая:
— Какой заебатый тур, прям олл инклюзив — и бабы красивые, и водка вкусная.
Шуйский сделал Пожарского воеводой в Зарайске, и тот на вверенной территории пошел пиздить интуристов во славу России. Творилась полная хуйня: по России гарцевал Лжедмитрий II с войсками, и всех убеждал, что он и есть законный царь. А тех, кто не убеждался, гандошил до смерти. За ними бегали русские войска, и пиздили, где находили. Но интуристы не унимались, прибывали все новые. А поскольку каждый город был за себя, и другим не помогал, вышла абсолютная ебанина.
В результате народ совсем запутался, и многие признали власть Лжедмитрия. Жить-то всем охота. Целые города переходили на его сторону.
В 1609 году Россия была на грани исчезновения.
Большинство городов оказались под властью самозванца. Сам Лжедмитрий со своими поляками сидел в Тушино — буквально под боком у Москвы.
Верными русскому царю Шуйскому остались только Нижний Новгород, Переяславль-Рязанский, Коломна, несколько городов в Сибири и несколько монастырей. Троице-Сергиевский, например. Монахам вообще было похуй, они забаррикадировались в своих монастырях, и на все обращения самозванца отвечали только:
— Иди на хуй, мудак неправославный. И конечно, гой еси.
Царь Шуйский написал письмо шведскому королю Карлу IX:
— Помогай, брат, у нас нынче в России поляков, что китайцев на Дальнем Востоке. Сами не справляемся. Похоже, нам скоро пиздец.
Шведский король прислал войско, русские вместе со шведами разбили сторонников Лжедмитрия под Дмитровом, и пошли на защиту Москвы.
Но польский король Сигизмунд III сделал неебический финт ушами: он вторгся в Россию, осадил Смоленск, и послал письмо в Тушино:
— Которые тут поляки, бросайте Лжедмитрия, переходите на мою сторону, пойдем брать Москву. У меня есть бигос и Зубровка, вместе будем Россией править.
— Так вроде вы меня поддерживали, — удивился Лжедмитрий.
— Я король, — гордо отвечал Сигизмунд. — Хочу поддерживаю, хочу на хуй посылаю. Так вот, пан Лжедмитрий, иди на хуй, ты свое отработал, Россию развалил. А королевствовать в ней буду я.
Лжедмитрий съебался, половина поляков и литовцев, которые были с ним, пошли в войско Сигизмунда. Польский гетман Жолкевский в говно разъебал русско-шведское войско в битве при Клушине. И поляки встали под Москвой, у Хорошева. Лжедмитрий не желал успокаиваться, и с тем, что осталось от его войска, тоже встал под Москвой, у Коломенского. Москва оказалась в клещах.
Бояре обосрались от страха, и зачем-то сами свергли царя Шуйского. Во главе России встала Семибоярщина — совет из семи бояр.
— А вот теперь и попиздим по-пацански, пся крев, — написал им Сигизмунд. — Выбирайте: законная власть короля Польши или ссаный Лжедмитрий. Почти вся Россия уже захвачена поляками. Защитить вас некому, ложитесь под меня.
— Ваше величество, гой еси, вы католик, неудобно же, — заблеяли бояре.
— Хуйня какая, все мы христиане. Какая разница? — благочестиво заметил Сигизмунд.
— Нет, перед народом неудобно, — блажили бояре. — Вы бы уж, ваше величество, перешли в православие, и мы бы вам присягнули.
— Так мне тоже перед народом неудобно, — задумался Сигизмунд. — А вообще, говно вопрос. Пожертвую сыном, королевичем Владиславом. Он перейдет в православие, а вы ему крест целуйте.
И гондоны эти боярские, предатели, целовали крест польскому королевичу. А потом тайно, ночью, впустили в Кремль польский гарнизон. Сами, блядь, сдались, и Россию, и Москву сдали. Это к вопросу о всяческих Думах.
— Ах вы, гой еси, православные! Охуели вы, с божьей помощью! — взвыл в Зарайске Пожарский, узнав о таком пердюмонокле.
И вместе с рязанским воеводой Ляпуновым стал созывать народ. Отправили письма во все города России:
— Православные, вставайте! Доколь нам терпеть польских мудаков? Поднимайтесь, пойдем дадим им нашей русской пизды. Не той, что с волосами, а той, когда бьют руками и ногами. Подпись: гой еси.
Откликнулись все города. Русские люди заебались терпеть от поляков. Собралось народное ополчение, и пошло гандошить врага везде, где только дотягивалось. Пришел Нижний Новгород, Чебоксары, Казань, Владимир, Свияжск, Галич, Кострома, и еще много-много городов…
Шли потоком, снося поляков и литовцев ко всем ебеням. В феврале 1611 года вошли в Москву, и принялись их бить и резать прям на улицах. Москвичи подхватили, и скоро полякам настал бы пиздец. На улицах Москвы шли страшные бои.
И прогнали бы тогда поляков, но те подожгли город. Пожарский был тяжело ранен, и не мог руководить восстанием. А еще казаки посрались с дворянами, грохнули их предводителя Ляпунова, ополчение распалось, и вынуждено было отступить.
Но летом 1611 года архимандрит Троице-Сергиевского монастыря снова стал рассылать в русские города письма, призывая людей подняться и идти пиздить поляков. Снова первым откликнулся Нижний Новгород. Его староста, купец Кузьма Минин, сказал горожанам:
— Давайте с каждого двора бабло, будем ратников снаряжать.
И отвалил кучу своего бабла. Откликнулись все сословия: купцы, крестьяне, мещане, дворяне, казаки. Люди несли бабло, оружие, сами просились в ополчение. Стали решать, кто поведет войско. Выбрали Пожарского, послали к нему делегацию:
— Ой ты, гой еси, помогай давай.
— Я уже слегка заебался, — сказал Пожарский. — Вы неорганизованные козлы. Один раз почти выбили поляков из Москвы, так вы посраться изволили, да еще и моего друга угандошили. Не пойду, гой, блядь, еси.
— Так ты нас и организуй, — заметил Минин. — Или так будешь на жопе сидеть в своем Зарайске? Долго не просидишь, доберутся до тебя поляки, так Зубровкой не угостят, подвесят на воротах, и пиздарики твоему гой еси.
Пожарский вздохнул, признавая его правоту, и принял командование над народным ополчением. В конце февраля 1612 года они выступили из Нижнего Новгорода, и пошли по правому берегу Волги, по ходу освобождая от поляков города и набирая там подкрепление из местных жителей.
Пришли к Москве в августе. И устроили на Девичьем поле такое адское гой еси, что разбили наголову польские и литовские войска.
Еще два месяца поляков выбивали из самой Москвы. А как их выбили из Кремля, уже рассказывал Зотов. Я повторяться не буду. Случилось это 3 ноября.
Так вот. День, когда поляков окончательно выкинули из Москвы, и есть День народного единства. Приуроченный ко Дню Казанской иконы Божьей Матери, с которым ополченцы, по преданию, вошли в Москву.
Назван праздник так потому, что тогда Россию спас народ. Спас после долгого, тяжелого Смутного времени, после предательства бояр. Объединились все сословия, и дали пизды полякам. Если бы не единство простых русских людей, никакой России не было бы. Пили бы Зубровку, ага.
Поэтому я не стала бы с таким пренебрежением относиться к празднику 4 ноября. Да, его сделали на замену 7 ноября. Но значение победы русского народа над польскими захватчиками стоит ценить по достоинству. Потому что это — день спасения России. И недаром в центре Москвы стоит памятник Минину и Пожарскому.
© Диана Удовиченко
